Перед своей смертью в 1814 году Маркиз де Сад отдал поручение, весьма неожиданное для человека, известного своей любовью к скандалам и сенсациям; он просил похоронить его в лесу, анонимно, "чтобы все следы моей могилы исчезли с лица земли точно так же, как, я надеюсь, все воспоминания обо мне исчезнут из памяти людей".

Но Маркизу не повезло. В течение последних двух столетий учёные, критики и артисты раскапывают "могилу" Сада в надежде понять, кем был этот человек. Их мнения при этом основательно расходятся. Некоторые знаменитые мыслители - Арто, Ницше, Крафт-Эббинг, Энджела Картер и Камилла Палья - считали де Сада непризнанным гением, заслуженным исследователем Зла. Некоторые даже восхваляли его роман "Жюстина" как ответ на сатиры Джонатана Свифта. Сюрреалисты объявили Сада своим святым покровителем и "непревзойдённым свободолюбцем".

Другие, в том числе Луис Бонги и Роджер Шэтак - гораздо менее великодушны; они вообще не считают нужным "оживлять" де Сада. Его манера письма для них слишком монотонна, его философия - неглубока и его воздействие на писательский мир попросту губительно. Они утверждают, что его вклад в мировую культуру носит в лучшем случае энтомологический характер - слово "садизм" произошло от его имени. Шэтак даже называет Сада "развратным евангелистом".

Кто прав? Был Сад отвратительным развратником или оклеветанным гением? Или - если решиться на более непростое объяснение - он был и тем и другим одновременно?

В литературе того времени произведения Сада - самые необычные. Его проза то уничтожающе остроумна, то попросту отвратительна; её границы простираются от острой социальной сатиры до описания мастурбации и до совсем грязных сцен, открывших новую страницу в литературе извращений. В рассказе 1795 года "Философия будуара" пожилая вдова в результате насилия заражается сифилисом. В "Жюстине" (1791) муж, страдающий вампирскими наклонностями, доводит свою жену до смерти. В "Жюльетте" (1797) главная героиня празднует чёрную мессу с Папой Римским, выпуская внутренности беременной нищенке на алтаре Ватикана. Все виды извращений, включая копрофилию, садизм, некрофилию и педерастию составляют содержание произведений де Сада. Эти сексуальные эскапады прерываются философскими рассуждениями, превосходящими по своему нигилистическому заряду Ницше. Хаос становится полновластным хозяином в безбожном универсуме, грубая сила побеждает мораль на каждом шагу, и удовольствие достигается только через насилие.

По мере чтения произведений де Сада непредвиденно и неизбежно возникает образ самого автора. Невозможно отделить писательский процесс от обстоятельств, в которых жил де Сад. Этот разорившийся аристократ пережил Французскую революцию и провёл более тридцати лет в тюрьме за многие преступления, включая изнасилование и порнографию. Его произведения замышлялись в тюрьмах и психиатрических лечебницах Франции конца восемнадцатого века. Они появляются, подобно Горгоне, из огромной, захлёстывающей волны ярости. Сад пишет, чтобы открыть вентиль чудовищным силам, поработившим его душу и тело, чтобы отвести собственное безумие и чтобы удовлетворить свою похоть в тюремном заточении - через фантазии, которые становились тем более необузданными, чем дольше он оставался в тюрьме. Все его вулканические эмоции - зажатые внутри четырёх стен в течение почти половины его взрослой жизни - изливались на бумагу с силой природной катастрофы. В какой-то момент он становился великим, в другой - слабым и инфантильным. Подобно многим своим героям, Сад предстаёт соединением наших глубинных желаний, обнажённых до предела. Он ужасает и соблазняет одновременно.

Поскольку Сад наиболее полно синтезирует в себе романтическое представление о "писателе как одержимом", он стал своего рода "гуру" для многих своих коллег. Питер Вайсс, Юкио Мисима, Октавио Пас и режиссёр Пазолини работали над своими произведениями, руководствуясь канонами Сада. (Естественно, большинство артистов перенимали сравнительно невинную сторону мировоззрения Сада). Экстремальность творчества Сада неизбежно поднимает ещё один вопрос - о самой природе искусства. В чём заключается истинная функция культуры? Поддерживать общественные принципы или бросать им вызов? Утешать или агитировать? Укреплять институты, формирующие цивилизацию - правительство, церковь - или разоблачать их? Не порождают ли политические репрессии оппозиционное искусство (вместо того, чтобы душить)? Что произойдёт, если мы заткнём рот нашим экстремистам? И что произойдёт, если мы дадим им высказаться? Когда я начал писать "Перо Маркиза де Сада", эти вопросы занимали меня больше, чем литературная и биографическая стороны. (В реальности человеческая жизнь редко обладает повествовательной и тематической целостностью и её трудно втиснуть в два часа. Кроме того, я никогда не претендовал на соответствие моего Сада исторической правде. Он может быть только соединением собранных фактов и моих предположений.) Поэтому я сделал себе подарок - ту самую освобождающую от ограничений концепцию, что известна под названием "поэтическая лицензия". Я знал, что если я действительно хочу выразить дух Сада - не голые даты его жизни, а его мрачную, ядовитую эстетику - то мне придётся проработать все его труды не менее тщательно, нежели гору биографических материалов на моём столе; и писать с тем же злобным весельем, с каким сам Сад, должно быть, катапультировался в мир своих "120 дней Содома" или "Жюстины". Я переставлял местами факты, составлял одного героя из нескольких и выдумывал новых персонажей. Многие из важных моментов фильма - чистый вымысел. Я даже заставил позднего Сада писать моими словами - это были скорее рассказы в его стиле, нежели плагиат.

Я надеюсь, что кинозритель двадцать первого века увидит в фильме не только его центральную фигуру - печально известного Маркиза де Сада. Я старался следовать примеру моих предшественников и отодрать Сада с заплесневелых страниц истории в попытке направить идейный заряд фильма в настоящее. Я надеюсь, что он не возражает против этого вторжения в свою жизнь, особенно учитывая его последнюю просьбу. В любом случае, мне очень не хотелось бы попасться ему под руку, когда он не в духе.